[valery2]

Название: Я надену пустоту
Фэндом: ДА
Пейринг/Персонажи: м!Амелл/Морриган, Праздность
Рейтинг: PG
Саммари: это ещё не конец
Предупреждения: АУ, пафос, вольное обращение с лором, сова и глобус против.

– Тьма, что льётся из пустоты, поглотит всё, – говорит Морриган, – землю и сами звёзды.
Её лицо в ночном полумраке – белое пятно; та самая последняя звезда, о которой она иногда упоминает, думает Амелл.
Не то чтобы его волновала судьба звёзд, не то чтобы он беспокоился о земле, его самого тьма пожрёт ещё раньше, и потому он жалеет лишь о том, что не увидит завершения истории. Есть какая-то ужасно злая ирония в том, чтобы умереть лишь немногим раньше конца мира, впрочем, всегда есть надежда. Мир всегда может справиться чуть быстрее, и не только из-за наступающей тьмы. Просто люди всегда так делают.
Просто мир безумен сам по себе.
Просто большинство живущих может позволить себе не замечать этого.
Пока что может, думает Амелл, эта мысль, как всегда, его радует. Он не то чтобы желает кому-то зла – на самом-то деле он никогда не встречал большую часть населения мира и деятельно их не любить у него причин нет, – просто ему хочется, чтобы хоть раз безумия всем досталось поровну.
– Тьма, что рождается в пустоте, – говорит Морриган, глядя в небо широко открытыми глазами.
Тьма в его крови, тьма в жилах мира, тьма на границе снов, тьма в теле ребёнка, которого носит Морриган, тьма в изумрудных водах источника, дающего жизнь.
Тьма, которую здесь называют скверной, тяжёлая, липкая, жаркая как чёрное масло, что рождается в недрах земли из останков живших века и тысячелетия назад.
Они думали, что Мор – болезнь, которую можно исцелить или удалить из тела. Они ошибались – это был лишь симптом, на краткое время снимаемый лекарством. Мир был рождён больным. Мир был рождён безумным.
Амеллу почти нравится эта идея. Задуманный искажённым или проклятый до рождения. Красиво. Почти роднит его с миром, почти заставляет испытывать хоть какое-то понимание.
Морриган смеётся, когда говорит о последней звезде и о том, что её свет тоже уйдет в пустоту. В такие минуты Амелл почти любит её, так, как она никогда не будет любить его: он – инструмент в её руках, он забавляет её и он понимает её лучше любого из живущих, она – его тёмная дева, так же не знающая, что делает, так же ведомая иной силой.
– Боги входили в пустоту и возвращались безумными, – говорит Морриган. Встряхивает головой, коротко смеётся и вздыхает: – Я так устала. Я так хочу, чтобы уже что-то началось.

Тень – отражение мира, но в ней свои законы. У неё нет устоявшейся карты, есть лишь точки, связанные с чувством или воспоминанием, к которым можно подтянуть любой пейзаж.
Морриган – наполовину кровь одной из тех, кто жил до раскола миров, – идёт по Тени легче чем по дорогам людей; Амелл всегда входит в Тень в одном и том же месте, сколько бы ни пытался отыскать другой ход, видимо, этот уголок и всё, что было после, всё ещё раздражает его сильнее прочих.
Тьма на границе снов, тьма в изумрудных водах, тьма, льющаяся из бездны.
Должно быть, прежде он был слеп.
Можно было просто догадаться: если Тень – отражение мира, она больна той же хворью. Теперь он видит это и понимает, что видел прежде, но не мог истолковать знаки.
Первый демон, которого он повстречал уже зная, кто это, чуть приподнимает тяжёлую голову.
– А, – неторопливо тянет демон, – мальчишка с дурацкими шуточками.
Праздность похож на морового медведя – свалявшаяся шерсть, потемневшие глаза, – и, должно быть, ему тоже больно, но он держится с прежним ленивым почти-достоинством.
– А, – привычно отзывается Амелл, – старый клубок шерсти.
– Что, хорош? – праздность принюхивается и облизывает нос. – Ничего, мне побольше твоего осталось.
Можно было просто догадаться: оба мира были больны с рождения, и уже не разберешь, который из них проклял другой, или проклятие было сотворено в момент разделения.
О проклятиях Амелл знает достаточно, что неведомо ему – известно Морриган. Проклятия живут своей жизнью с того мига, как изречены, и на самом деле создатель почти не имеет власти над ними. Кто бы ни проклял их мир – живое существо, безусловно, у духов и демонов недостаточно того, что называют душой, чтобы уплатить за творимую магию, – он не представлял, во что выльется его слово.
Или представлял, думает Амелл, может, он был вроде меня, только ни одна тёмная дева не треснула его посохом в лоб в нужный момент.
– И что ты собираешься делать? – спрашивает он?
– Как всегда, – праздность фыркает, – ничего. Всё пойдёт своим чередом.
– Не всё, – говорит Морриган у него за спиной.
Она стоит среди бурого тумана, положив ладонь на живот, и улыбается. Улыбкой Флемет: ведьмы, божества, дракона, женщины.
– Я плоть от плоти человека, – говорит она, – и кровь от крови богини. Моя мать указала мне путь, и теперь я знаю его.
И Амеллу кажется, что он видит незримую броню вокруг её тела – доспех, сотканный из пустоты.